Лу Андреас-Саломе, описывая свои психоаналитические сеансы с поэтом Рильке, который страдал от охватывающих его волн избыточной тревоги, подчеркивала, что иногда она специально удерживала его от лечения психоанализом, так как подозревала, что "избавление от эмоциональных кризисов может избавить его и от способности писать стихи".
Именно поэтому, продолжая нашу тему, хочу вновь привлечь внимание читателей к тому, что мы с вами, уважаемые коллеги, живем уже в ХXI веке и владеем новейшими технологиями изучения личности. Психодиагностика весьма эффективно выявляет и невротический паттерн личности, и защитные механизмы, и комплексы, она определяет степень дезадаптации, неосознаваемые переживания и многое другое, что позволяет психологу сразу выбрать правильный коррекционный путь, а не блуждать в потемках, пока эта информация не выяснится в процессе многочисленных повторных встреч с пациентом. Не используя психодиагностику в своей повседневной работе, специалисты рискуют упустить важную информацию о переменах в состоянии пациента. В лучшем случае больной уйдет неудовлетворенным, с ухудшившимся состоянием к другому специалисту. Правда, наши не избалованные вниманием и теплым отношением больные обычно все равно благодарят врачей и не жалуются, возлагая вину за неуспех лечения не только на психотерапевта, но и на какие-то свои промахи. Однако следует помнить, что некорректное использование психотерапевтических приемов может привести к ухудшению состояния и даже к суициду. "Нам не да но предугадать, как слово наше отзовется..." Так ли это? С общежитейской точки зрения - да, а с профессиональной - зачем же гадать, когда можно предвидеть отклик на наши слова и действия с помощью прогностически значимых психодиагностических критериев?
Нетрудно заметить, что психологи и врачи, занимающиеся психологической коррекцией и психотерапией, в большинстве своем не прибегают к помощи психодиагностики. С чем же это связано? Предположения следующие: специалиста - психолога или врача - плохо подготовили в вузе либо преподавали психодиагностику таким образом, что отбили всякую охоту ею заниматься; или - он убежден, что обладает достаточно развитой интуицией, чтобы понять богатый и сложный внутренний мир обратившегося к нему за помощью страдающего человека. Возможно также, что он всецело полагается на клинический диагноз, если перед ним - больной. Если же речь идет о контингенте психической нормы, то, игнорируя типологическое разнообразие психически здоровых лиц, специалист навязывает пациенту вариант психологической коррекции, который ему самому по разным субъективным причинам больше нравится. Бывает и так, что специалист из-за неуверенности в себе боится объективизировать результаты своей работы или, напротив, некритично убежден в успешности применяемого им психотерапевтического метода, слепо веря в свое всемогущество.
Не раз приходилось встречаться с самоуверенными авантюристами от психотерапии, обнаруживающими при ближайшем рассмотрении элементарную безграмотность. Один из них, например, брался за пять минут запрограммировать мозг любого человека таким образом, что у него в 20 раз (!) повысится эффективность труда. В результате из специально отобранной им же группы наиболее внушаемых женщин (18 человек) две под воздействием императивных команд "психотерапевта" впали в своеобразное состояние: одна - ходила по фабрике полдня с нелепой улыбкой, говоря, что полна энергии, и ничего при этом не делая, а потом постепенно пришла в норму и работала как всегда; другая почувствовала себя плохо, рыдала, испытывала страх и растерянность, в дальнейшем она долго и не слишком успешно лечилась в 12-й Московской городской психиатрической больнице с диагнозом "шизофрения". На ос тальных женщин этой группы сеанс "психотерапии" вообще никакого влияния не оказал.